Прошлое и настоящее Гюней-кёй примечательны. Это крупнейшее из селений, основанных в Анатолии переселенцами-мухаджирами с Кавказа XIX в. (рис. 1., с. Гюней-Кёй, мечеть и фонтан. Фото автора, март 1996 г.). Неофициально Гюней-кёй называют «Малым Дагестаном» (тур. Küçük Dagistan). Своим возникновением, славой и названием селение обязано жившим здесь двум даге-станским шейхам ветви братства накшбандийа-халидийа – Мухаммеду-хаджжи ал-Мадани ал-Кикуни и Шараф ад-Дину (Шарапутдину) ал-Кикуни, – мавзолей (тур. türbe) которых высится на холме посреди старого сельского кладбища. Это наиболее почитае-мое святое место (араб. зийарат) вилайета Ялова для дагестанской диаспоры, а в послед-ние два десятилетия и многочисленных туристов из Дагестана и России.
Гюней-кёй известно не только среди выходцев с Кавказа в Турции, но и среди уче-ных-кавказоведов. Первыми на него обратили внимание лингвисты. Еще в 70-х годах ХХ в. ученик Дюмезиля, французский филолог кавказского происхождения Жорж Шарашид-зе, собирал здесь материалы для грамматики аварского языка [Charachidzé 1981]. С паде-нием в 90-е годы «железного занавеса» в Гюней-кёй зачастили этнологи с российского Кавказа, занимающиеся прошлым и настоящим кавказской диаспоры в Турции и на араб-ском Ближнем Востоке [Магомедханов 1997; Эмиграция дагестанцев 2000–2001]. К на-следию дагестанских шейхов в Турции обращались и востоковеды [Ибрагимова 2001; Ибрагимова 2008]. Мне довелось побывать в селении в марте 1996 г. В поездке, сборе эпиграфических и полевых материалов мне немало помогли мои друзья: тюрколог из Французского института малоазийских исследований (Institut français des études anatoliennes, IFEA) в Стамбуле Александр Тумаркин; председатель Фонда имама Шамиля в Турции Гёкхан Ментеш и жители селения . Им я выражаю свою искреннюю благодар-ность.
Приезжая впоследствии на Кавказ, я не раз сталкивался с наследием шейхов из «Малого Дагестана» под Стамбулом. Осенью 2004 г. с экспедицией проф. А. Р. Шихсаидова и Г. М. Оразаева я посетил накшбандийского шейха Мухаджира-хаджжи Акаева из с. Доргели, духовная генеалогия (араб. силсила), которого восходит к Мухам-меду-хаджжи ал-Мадани и Шараф ад-Дину ал-Кикуни. Из раритетов своей библиотеки шейх с гордостью показывал нам небольшой изящно выписанный рукописный Коран XVIII в., происходящий из библиотеки двух шейхов в Гюней-кёй. Эти и другие находки привели меня к мысли разобрать на примере гюнейских шейхов и их зиярата нюансы еще плохо изученного взаимодействия мусульманских элит в центре и на окраинах позд-ней Османской Турции . Случай этот показателен для роли суфиев и улемов в движениях джихада и мухаджирства конца XIX – начала ХХ в.
Восстановить биографию обоих шейхов помогают письменные и устные источни-ки на арабском, турецком и аварском языках из Анатолии и горного Дагестана. Начнем с арабской эпитафии шейха Мухаммада-хаджжи ал-Мадани из мавзолея Гюней-кёй (рис. 2., эпитафия Мухаммада ал-Кикуни. Фото автора, март 1996 г.). На хорошо сохранившейся мраморной надмогильной стеле черной тушью, почерком насх нанесена характерная для дагестанской мусульманской эпиграфики XIX – начала XX в. арабская надпись. Ее текст вписан в девять белых картушей на красном фоне:
كل من عليْهٰا فان
قبر الفائز بالتوضع درجة
والمرتفع بين النقشبنديين
بالسقوط فوق المعاصرين
المهٰاجِر المجٰاهِد
والعالم المتحبر المتوحد
الحاج ابى محمد المدنى
بن عثمان الداغستانى
مرزا المجب والعبد لتعالى...
«Все, что на ней (земле. – В. Б.), бренно!
Могила добившегося утверждения в степени
и выдающегося среди накшбандиев,
оказавшегося выше современников,
ал-мухаджира ал-муджахида,
превосходного и редкостного ученого (ал-алим)
ал-хаджж Аби Мухаммада ал-Мадани,
сына Усмана ад-Дагистани,
мирзы, возлюбленного раба Всевышнего...»
Дата смерти шейха не указана. Возможно, она находилась в нижней части стелы, которая после реставрации мавзолея была вмонтирована в пол и не поддается прочтению. Понять смысл рассыпанных в эпитафии почетных титулов, уточнить имя и хронологию биографии покойного помогают арабоязычные памятные записи (араб. таварих) и био-графические словари из Дагестана конца XIX – начала XX в. [обзор имеющихся источни-ков см.: Бобровников, 2006, 196]. Так, согласно биографическому словарю дагестанского ученого-компилятора Назира из Дургели (1891–1935) «Нузхат ал-азхан фи тараджим ула-ма Дагистан» (Услада умов в биографиях ученых Дагестана), полное имя шейха было Абу Мухаммед Мухаммед-хаджжи б. Усман ал-Мадани ал-Кикуни ал-Авари ад-Дагистани. Умер и похоронен он в Турции в 1332 г. хиджры (1913–1914 г.) [Nadhir ad-Durgilis 2004, 150]. Памятные записи (араб. таварих) из библиотек дагестанских мухаджиров, собран-ные в Турции Шараф ад-Дином Эрелем, позволяют датировать его рождение примерно 1251 (1835–1836) годом [Erel 1961, 250]. Его нисба указывает на происхождение из авар-ского селения Кикуни на севере горного Дагестана (ныне Гергебильский район). Про-звище ал-Мадани он получил по имени старого кикунинского квартала, где жил его ту-хум [ПМА 2003].
Союз общин Хиндалал (койсубулинцев), к которому принадлежало Кикуни, встал на сторону трех имамов Дагестана и Чечни в их борьбе с русскими. Однако в этом джиха-де Мухаммед ал-Мадани еще не принимал участия. Мухаммед-Тахир ал-Карахи, Хаджжи-Али ал-Чухи, Абд ар-Рахман ал-Гази-Гумуки и другие местные хронисты и мемуаристы времен Кавказской войны (1817–1864) молчат о нем [Хроника 1941; Гаджи-Али 1995; Саййид Абд ар-Рахман 1997]. Это и понятно. Тогда он был еще слишком юн – в год пле-нения имама Шамиля (1859) ему едва исполнилось 14 лет. Почетного титула воителя за веру (араб. муджахид) он удостоился позже, за участие в восстании 1877 г. По сообще-нию арабской хроники Абд ар-Разака ас-Сугури, именно Мухаммед ал-Мадани поднял тогда кикунинцев на джихад [Омаров 2001, 168]. К этому времени он был уже признан-ным ученым и наставником братств Накшбандийа и Кадирийа [Shaykh Muhammad Hisham Kabbani 1995], имел собственных учеников-муридов. Из его сочинений в дореволюцион-ном Дагестане особой известностью пользовался сборник стихов и поучений «Наджм ал-анам фи рийадат ал-авамм» (Звезда людей в обучении простого народа), представляющий собой комментарий в стихах на сочинение знаменитого средневекового мистика, ал-Газали (1059–1111) «Аййуха-л-валад» [Назир ад-Дургили 2004, 150; см. также: Ибрагимова 2008].
Не все местные суфии поддержали вооруженное сопротивление горцев русским. Распространенное среди историков XIX–XX вв. мнение о том, что братство Накшбан-дийа-Халидийа дало движению за джихад идеологию («мюридизм») и организацию [Zelkina 2000], сегодня все чаще подвергается сомнению. Проведенное немецким исламо-ведом, Михаэлем Кемпером, исследование арабоязычной переписки и сочинений даге-станских шейхов того времени показало, что лишь часть из них выступала за джихад, а после его поражения – переселение, мухаджирство в Османскую империю [Кемпер 2003, 278–305]. Некоторые преемники поддержавших джихад шейхов, Мухаммеда ал-Йараги (ум. 1838) и Джамал ад-Дина ал-Гази-Гумуки (ум. 1869), например халифа последнего Мамма-дибир ар-Ручи (ум. 1879), вообще не занимались политикой [Назир ад-Дургили 2004, 152; Мубарак Мама-Дибирасул манакъибал 2003, 92–94]. Ряд «ветеранов» джихада 1828–1859 гг. позднее отошли от вооруженной борьбы с русскими. Это течение в братст-ве возглавил бывший секретарь сподвижника Шамиля Даниял-султана шейх Махмуд ал-Алмалы (ум. 1877), линия которого (Махмудийа) с конца XIX в. распространилась в Да-гестане.
«Партия войны» группировалась вокруг халифы Джамал ад-Дина, аварского шейха Абд ар-Рахмана из Согратля (1792–1882 ). Завоеванный русскими Кавказ стал для них «территорией войны» (араб. – дар ал-харб), за которую правоверные обязаны воевать, а в случае поражения – переселиться в «царство шариата» (араб. – дар ал-ислам), Осман-скую империю. Так считал и Мухаммед ал-Мадани, ученик согратлинского шейха, полу-чивший из его рук разрешение (араб. иджаза) заниматься наставнической деятельностью. Настроения, господствовавшие среди этой группировки дагестанских суфиев и улемов, неплохо выразил их современник, кумыкский поэт Ирчи Казак. В одном из своих стихотворений 60-х годов в поддержку мухаджиров он обрушивается на русские порядки на Кавказе – наводнивших край солдат, взятки в канцеляриях. Русские построили школы и «чугунные (железные – В. Б.) дороги», но от этого жизнь не стала легче. «Соберем свои семьи, мусульмане, и уедем в Османское государство, – пишет поэт. – Султан (хункар) – наша опора... Кто переселится, тот окажется в раю...» [Бобровников, 2005, 250, 293].
Воодушевление, вызванное надеждами на помощь освободительной османской армии, с которой русские сражались в Закавказье, было недолгим. Плохо организованное восстание 1877 г. уже через несколько месяцев было разгромлено. Его вожаки с младшим сыном согратлинского шейха Мухаммедом-Хаджжи были повешены, а наиболее актив-ные участники – сосланы. Престарелого Абд ар-Рахмана ас-Сугури приговорили к пожиз-ненной ссылке, которая благодаря заступничеству Абд ал-Кадира Даитбекова, переводчи-ка при начальнике Дагестанской области кн. Л. И. Меликове, была заменена на домашний арест в кумыкском селении Нижнее Казанище, где шейх вскоре умер [Исхак Урминский, Али Салтинский 2001, 115]. Незадолго до смерти он написал небольшой трактат, в котором обосновал необходимость эмиграции мусульман Кавказа в Османскую империю [Хазихи рисала шарифа vol. 2867, fol. 91a–94a] . Лишь некоторые руководители восстания сумели избежать ареста, укрывшись в горах. Среди них был и Мухаммед ал-Мадани, который был захвачен в Гунибском округе горного Дагестана только 29 сентября 1889 г. [Мин мактуб начаник Гуниб Чиллайуф 1] и выслан в Россию.
Ссылку с ним разделили его ближайшие ученики и родственники, в том числе ма-лолетний племянник, Шараф ад-Дин, сын Абд ар-Рахмана, который, согласно его эпита-фии из Гюней-кёй, родился незадолго до восстания, 3 зу-л-када 1292 / 1 декабря 1875 г. К сожалению, материалов ссыльного дела обнаружить пока не удалось. Дагестанские ара-боязычные источники XIX–XX вв. по-разному определяют место его ссылки. В памятных записях из Дагестана фигурирует г. Иркутск в Сибири. По сведениям дагестанского крае-веда, Мансура Гайдарбекова, место ссылки шейха находилось под г. Саратовом [Гайдар-беков 1999, 45]. Последнее, похоже, ближе к истине. Политические ссыльные с Кавказа высылались тогда почти исключительно в Поволжье и в европейские губернии России [Свод законов 1912, II, 17, 16, ст. 19, прил. к ст. 23]. Путь их лежал через Саратов. В Но-воузенском уезде Саратовской губернии окончил свои дни другой халифа, Абд ар-Рахман ас-Сугури Илйас Цудахарский (ум. 1905). Любое место в России, куда ссылали горцев, дагестанцы называли Сибирью. Это слово вошло в XIX в. в местные тюркские и кавказ-ские языки в значении «ссылка, каторга» [Саидов 1967, 462].
Мухаммед ал-Мадани ал-Кикуни недолго пробыл в русской ссылке. Распустив слух о его смерти, сымитировав похороны шейха, муриды собрали деньги и отправили его с родственниками через Дагестан в Стамбул [Гайдарбеков 1999, 45]. Дагестанские памятные записи относят данное событие к 1311 г. хиджры (1893–94 г. н. э.) [Мин хатт Мухаммад б. Пирбудаг 29]. Точный путь беглецов не известен. Можно предположить, что, как и другие нелегальные эмигранты с русского Восточного Кавказа, они пробирались в Османскую империю по суше, через Джар, а оттуда через русско-турецкую границу в горах – в Карс и Муш, где после 1877 г. появились поселения дагестанских мухаджиров. Вначале Мухаммед ал-Мадани поселился в мухаджирском селении Армут-кёй под Бурсой. Здесь у него родились три сына: Мадани, Али-Аскар и Мухаммед, имя которого вошло в его почетную кунйу [ПМА 1996]. Положение эмигрантов, особенно нелегальных, с русского Кавказа в поздней Османской империи было не из легких. Десятки тысяч из них погибли от голода и болезней вскоре после переселения.
Судьба кикунийского шейха и его окружения в османской Турции была счастли-вым исключением из этого правила. Сам султан Абдул-Хамид II (1876–1909) принял в нем большое участие. Он благоволил к дагестанским улемам, выделяя их среди мухаджи-ров с Кавказа. Об этом говорит один любопытный обычай. В конце XIX в. дагестанцы нередко удостаивались привилегии быть мухатапами в хузур дерслари султана. В месяц Рамадан носители этого почетного титула приходили во дворец в присутствии (староосм. хузур) султана, с тем чтобы занимать его ученой беседой, отвечая на вопросы правителя . Похоже, что получить доступ к Абдул-Хамиду Мухаммеду ал-Мадани помог шейх брат-ства Шазилийа из Триполитании Зафир ал-Мадани, любимец султана и религиозный со-ветник (староосм. данышман), влиятельный при дворе. По крайней мере, об этом гово-рится в устных преданиях потомков мухаджиров из Гюней-кёй [Эмиграция дагестанцев 2000, 390–391] . Как известно, султан увлекался суфизмом, покровительствовал дервишам и сам входил в братства Шазилийа и Кадирийа.
После устроенного шейхом Зафиром свидания с Абдул-Хамидом спутникам Му-хаммеда ал-Мадани было предложено выбрать по своему вкусу место для поселения. Устные предания старожилов из Гюней-кёй рассказывают, что в Армут-кёй, основанном еще в конце Кавказской войны бежавшим в Османскую империю наибом Шамиля, Му-хаммедом-Амином, им не нравилось расположение селения на плоской приморской рав-нине. Недалеко от г. Яловы спутники Мухаммеда ал-Мадани нашли приглянувшуюся гористую местность, поросшую лесом, отдаленно напоминающую Дагестан. Здесь на государственных землях (мири) возникла деревня Алма-Алан (тур. «яблоневая равнина») или Алмалы. Первые 15 семей поселенцев прибыли сюда под руководством племянника шейха Шараф ад-Дина ал-Кикуни. Они построили селение и провели от него дорогу в Ялову. После чего, года через два, в Алмалы прибыл и шейх ал-Мадани [Эмиграция дагестанцев 2000, 390, 398, 421]. Поселившиеся здесь мухаджиры остались под покровительством султанского дома вплоть до начала ХХ в.
Младший брат Абдул-Хамида II Мехмет V Решад, воцарившийся после революции младотюрков в 1909 г., продолжал материально поддерживать мухаджиров. На средства султана в селение провели воду [ПМА 1996]. В благодарность жители селения назвали Алмалы в его честь – Решадие. Мраморный фонтан со стихотворной надписью, прослав-ляющей щедрость султана, до сих пор стоит на центральной площади селения перед Джума-мечетью (рис. 3., османский фонтан в с. Гюней-Кёй. Фото автора, март 1996 г.). Он служит зримым памятником союза султанского дома с мусульманской элитой мухад-жирского движения в поздней Османской Турции. Следует отметить, что центральные османские власти ценили не только дагестанских книжников, но и суфиев. Мухаджиры нужны были им и для борьбы с «внутренним врагом» – повстанцами и национальными движениями, грозившими целостности империи. Иррегулярные отряды горцев использо-вались и для охраны столицы. С этой целью на рубеже XIX–XX вв. вокруг Стамбула и на окраинах империи была создана сеть мухаджирских «черкесских» поселений [Эмиграция дагестанцев 2001, 99].
Вопреки опасениям российской стороны, османские власти не торопились исполь-зовать мухаджиров в качестве «пятой колонны» на кавказском театре военных действий во время частых войн с Россией. Лишь часть мухаджиров вошла в регулярные части ос-манской армии. Улемы и суфии из Дагестана, укрывшиеся на османской территории, рас-сылали через возвращавшихся на родину паломников-хаджжи и торговцев письма, при-зывавшие мусульман к переселению в дар ал-ислам на турецких землях. Немало таких писем было составлено шейхом Мухаммедом ал-Мадани, а на рубеже XIX–ХХ вв. – и его подросшим племянником, Шараф ад-Дином. Оригиналов их обнаружить пока не удалось, но содержание писем, аналогичное упомянутым выше работам Абд ар-Рахмана ас-Сугури и Ирчи Казака, известно из письменных и устных свидетельств дагестанцев [Магомедда-даев, 2000, 386, 421]. Не следует, однако, думать, что их закулисным «заказчиком» были османские власти, в частности султанский дом.
Абдул-Хамид II не мешал распространению таких посланий в России, порой играя на них, как и на движениях джихада, чтобы укрепить пошатнувшийся международный статус империи [Géorgeon 2003, 208]. Вместе с тем в конце XIX в. ни султан, ни местные власти еще не могли контролировать деятельность кавказских (или как их называли то-гда, черкесских) эмигрантов. Поддержка султаном дагестанских улемов в какой-то мере была вызвана желанием как-то управлять мухаджирами через эту элиту. До конца XIX в. общины (араб. джамаат) мухаджиров оставались инородным телом в османском обще-стве и государстве. Они были временно освобождены от налогов и военной службы [Grégoire Aristarchi Bey 1873, 16–18], подчинялись своим старшинам и селились обособ-ленно от местного населения. В отличие от «черкесов» с Западного Кавказа, улемы даге-станских мухаджиров предпочитали получать не османское, а частное домашнее образо-вание. Большинство из них входили в братство Накшбандийа-Халидийа. До начала 1910-х годов имен дагестанцев почти нет среди учеников Мектеб-и навваб и других османских школ, готовящих кадры государственных чиновников и кади [Toumarkine 2000, 59, 64].
Под влиянием писем шейха в Решадие приезжали все новые переселенцы. К нача-лу ХХ в. выросло первое поколение потомков мухаджиров, говорившее по-турецки и по-аварски, но забывшее Кавказ, покинутый в детстве. К нему принадлежал и Шараф ад-Дин ал-Кикуни. Он уехал с родины подростком и сформировался в поволжской ссылке в Ана-толии конца XIX в., хотя и в русле традиций дагестанской мусульманской школы и су-физма. Под руководством дяди он получил традиционное образование, начиная с изуче-ния Корана и литературного арабского языка, заканчивая комментариями по мусульман-скому праву (араб. ал-фикх) преобладающего на Северо-Восточном Кавказе шафиитского толка. Немалое внимание на его высшей ступени уделялось этике (араб. сулук) и ритуаль-ным практикам, принятым в дагестанской ветви Накшбандийа-Халидийа (араб. зикр кал-би, рабита и др.). Кроме переписанных, Шараф ад-Дин написал и несколько собственных арабских сочинений, наиболее известное из которых посвящено суфийской этике и исто-рии. Оно называется «Маджму ал-карамат».
Отправляясь в Османскую империю в поисках обетованной земли шариата, даге-станские улемы построили там свой маленький мусульманский Кавказ. Дагестаном в ми-ниатюре (в смысле: исламской культуры) стало селение Алмалы-Решадие. В селении бы-ло 3 мечети. Местные улемы, прежде всего Шараф ад-Дин, поддерживали связи с даге-станскими мударрисами, также эмигрировавшими в Османскую империю. Путешествуя между дагестанскими учеными, Шараф ад-Дин завершил свое образование. После чего дядя сделал его своим халифой, передав племяннику иджазу накшбандийского тариката. Духовные узы между ними были упрочены родственными. По распространенному в Дагестане обычаю Шараф ад-Дин ал-Кикуни женился на своей кузине, дочери Мухаммеда ал-Мадани по имени Умм-Кусум [ПМА 1996; Магомеддадаев, 2000, 380, 390, 405]. Он возглавил основанное дядей в Решадие медресе и приобрел немало муридов, среди которых преобладали дагестанцы. Наиболее известен его ученик, Абд Аллах ал-Фаиз ад-Дагистани (ум. 1978), родившийся в аварском селении Ирганай, но выросший в эмиграции и доживший до преклонного возраста в Сирии [Shaykh Muhammad Hisham Kabbani 1995] (Фото 4, шейх Абд Аллах ад-Дагистани с будущим шейхом Назимом. Сирия, 1950-е гг.).
Несмотря на амнистию участников восстания 1877 г., объявленную в России после воцарения в 1881 г. Александра III, путь на родину для Мухаммеда ал-Мадани был за-крыт. Вместе с тем до Первой мировой войны шейхи из Решадие поддерживали связи с оставшимися на Кавказе мусульманами через путешествовавших по Ближнему Востоку дагестанских улемов и суфиев. Известный ученый и суфий, Абд ал-Латиф ал-Хуци (Го-цинский), прославил достоинства Мухаммеда ал-Мадани в касыде [Назир ад-Дургили 2004, 150–151]. Сочинения кикунийских шейхов переписывались и издавались в России. З. Б. Ибрагимова обнаружила в Дагестане 4 списка сборника суфийских стихов Мухамме-да ал-Мадани «Наджм ал-анам», переписанных между 1895 и 1902 гг., в том числе храня-щийся ныне в сборной рукописи в Рукописном фонде Института истории, археологи, этнографии в Махачкале (Ибрагимова 2008). В 1905 и 1907 гг. этот трактат дважды изда-вался на арабском и в переводе на аварский язык в типографии А. М. Михайлова в Пет-ровске и исламской типографии Мухаммеда-Мирзы Мавраева ал-Чухи в Темир-Хан-Шуре .
В Дагестане у кикунийских шейхов оставались ученики, чем объясняется их попу-лярность. До восстания 1877 г. Мухаммед ал-Мадани передал накшбандийскую иджазу аварцу, Сулайману-хаджжи из с. Апши. Халифой Шараф ад-Дин ал-Кикуни в Дагестане стал аварец из с. Чиркей – Мухаммед-хаджжи [Абу Суфйан б. Акай 1908]. Через апшин-ского шейха силсила ветви Накшбандийа-Халидийа продолжается на Восточном Кавказе до конца ХХ в. С последней четверти XIX в. влияние шейхов этой ветви в Дагестане идет на убыль. Крупнейшие из них умерли или покинули Кавказ. Абд ар-Рахман ас-Сугури скончался в 1882 г. Его прежний наставник Джамал ад-Дин ал-Гази-Гумуки еще в 1861 г. эмигрировал в Стамбул, где скончался лет через восемь-девять.
Из преемников согратлинского шейха Илйас ал-Цудакари и Хаджжи-Узун Хайр из с. Салта (ум. 1920) были сосланы в Россию, а шейх Мухаммед-хаджжи из с. Обода стал мухаджиром и умер в Медине в 1889–1890 г. Русские власти надолго выслали с Кавказа и халифу Шараф ад-Дина Сулаймана-хаджжи ал-Хабши [Гайдарбеков 1999, 44]. Это позво-лило усилиться в Дагестане линии Халидийа-Махмудийа, шейхи которой, враждовавшие с учениками Абд ар-Рахмана ас-Сугури, разработали отличные от них методы воспитания муридов и суфийские практики. В то время как шейхи Накшбандийа-Халидийа требовали строгого соблюдения шариата, наставляя на суфийском пути лишь вы-полняющих все его предписания, наставники Махмудийа считали тарикат подготовительной ступенью к овладению шариатом [Хасан Хилми б. Мухаммад ал-Кахи 1998, 33].
Обвиняя Абд ар-Рахман ас-Сугури в профанации суфизма, когда шейх и его сто-ронники допускали в годы Кавказской войны к «громкому зикру» (араб. зикр джахр) не входивших в братство «шариатских» или «наибских» муридов Шамиля [Хасан Хилми б. Мухаммад ал-Кахи 1998, 33–34], шейхи Халидийа-Махмудийа, в свою очередь, еще ре-шительнее переменили систему обучения в тарикате. Большую роль при этом сыграл на-кшбандийский и кадирийский шейх Сайф Аллах-кади Башларов (1853–1919) из лакского селения Ницубкри под Гази-Гумуком, который, находясь в ссылке в Поволжье, получил в марте 1915 г. в Астрахани иджазу братства Шазилийа от шейха из Медины, Мухаммеда Али Захири ал-Витри ал-Хусайни. Он первый стал практиковать громкий шазилийский зикр как подготовительную ступень к постижению учения и практик Накшбандии. Наи-более способных муридов он затем вводил в братство Накшбандийа [Мир Халид Сайф Аллах 1998, письмо 36]. В конце XIX – начале ХХ в. линия Махмудийа-Шазилийа стала наиболее сильной на Восточном Кавказе. Ее шейхи перетянули к себе часть последовате-лей, покинувших Кавказ преемников согратлинского шейха.
Тем не менее, в Дагестане шейх Шараф ад-Дин сохранил престиж крупного алима и суфия, а также славу ясновидца, благодаря чему еще в первой половине 20-х годов по-лучал письма с родины. Однако реального влияния на суфиев советского Кавказа в усло-виях «железного занавеса» он, конечно, не имел. По некоторым сведениям, в 20-е годы Шараф ад-Дин передал с одним из своих писем накшбандийскую иджазу двум даргинцам в Дагестане – Макка-Шарифу из Иргали и Талхату из Хаджал-Макки [Рощин 2003, 312]. Но вскоре после этого все связи между Дагестаном и Турцией надолго прервались. Еще при жизни дяди Шараф ад-Дин стал имамом Джума-мечети Решадие, оставаясь духовным главой джамаата до своей кончины 27 джумада ал-ула 1292 / 15 августа 1936 г. . Вместе с тем он окончательно вписался в османскую, а затем турецкую сельскую администрацию в Анатолии. Шейх поддерживал тесные связи с султанским домом при преемниках Мехме-та V Решаде, оставаясь его верным сторонником до упразднения в 1922 г. султаната, а в 1924 г. – халифата. В республиканской Турции Решадие последний раз сменила имя на нейтральное – Гюней-кёй (тур. «Южная деревня»).
Гюней-кёй испытало на себя ужасы гражданской войны и интервенции. В 1921 г. его выжгли греческие войска. Жители во главе с шейхом Шараф ад-Дином год укрыва-лись в горах. Тогда же погибла почти вся богатая библиотека кикунийских шейхов [Ма-гомеддадаев 2000, 388–389, 404–405]. Сильно пострадал мавзолей-худжра, сооруженный в 1914 г. над могилой Мухаммеда ал-Мадани. Но уже к середине 20-х годов жизнь в зано-во отстроенном селении входит в спокойную колею. При поддержке шейха Шараф ад-Дина была проложена удобная дорога из Гюней-Кёй в Ялову. Гюней-кёй постепенно приобретает характерный облик турецкой деревни, утрачивая черты первых поселений мухаджиров, не говоря про селения современного Дагестана, которые, в свою очередь, сильно изменились после советских преобразований. В отличие от скученных горных аулов Дагестана XIX в., оно имеет более свободную планировку. Центром селения слу-жит небольшой годекан перед мечетью, а широкая площадь с неизменным турецким кафе служит своеобразным сельским клубом. Кладбище с мавзолеем двух шейхов в последнее время смещается на окраину Гюней-кёй.
Анатолия ХХ в. сильно изменилась под влиянием секуляризации и урбанизации в республиканской Турции. В марте 1924 г. правительство Мустафы Кемаля запретило дея-тельность суфийских братств в стране, а в 1928 г. провело реформу турецкого языка, пе-реведя его с арабской на латинскую графику. В каком-то отношении перемены в жизни потомков мухаджиров сопоставимы с реформами, которые пережили их соотечественни-ки в советском Дагестане. Только преобразования тут проводились менее жестко и унес-ли с собой меньше жертв, чем в СССР при сталинском терроре и депортациях. В 90-е го-ды ХХ в. в Гюней-кёй было зарегистрировано около 350 хозяйств [Эмиграция дагестан-цев 2001, 113], из которых более половины принадлежало переселенцам в Ялову и другие города, прежде всего Стамбул. Среди них немало крупных бизнесменов, военных и поли-тических деятелей, занявших важную нишу в политической элите Турции, в частности министр обороны в правительстве Тансу Чиллера Мехмет Гёльхан, женатый на дочери Шараф ад-Дина ал-Кикуни [Магомеддадаев 2000, 380], а также сенатор Эмануллах Челе-би, генералы Мехди-паша Сунгур и Нури-паша Хазер. Вместе с тем в селении по-прежнему жили в основном потомки мухаджиров. Староста (тур. мухтар) отказывался регистрировать в селении чужаков недагестанского происхождения [ПМА 1996].
Несмотря на секуляризацию мусульманской деревни, искоренить тарикаты и влия-ние культов народного ислама в Турции (как и в Дагестане) не удалось. В ХХ в. в Гюней-кёй сложился культ кикунийских шейхов. Его центром стал их мавзолей, перестроенный и расширенный в середине 60-х годов. Это просторное здание с пологой четырехскатной крышей, прямоугольное, площадь – 1215 м, высота – 6 м. Снаружи и изнутри мавзолей облицован сероватыми мраморными плитами с прожилками лилового цвета. Вход в усы-пальницу находится сбоку, в западной стене здания. Его закрывает дверь из толстого стекла. Внутри мавзолея два ряда надмогильных памятников первой половины ХХ в., 6 в дальнем ряду и 5 – в ближнем. Это стелы характерные для дагестанских и турецких над-гробий XIX–ХХ вв., прямоугольной формы с полукруглым или треугольным навершием. Они принадлежат самим шейхам, их сестрам, дочерям и сыновьям. Пол мавзолея выло-жен мраморными плитами, поверх которых постелены зеленые ковровые дорожки.
Из-за запрета арабского алфавита и языка в ранней республиканской Турции большинство эпитафий мавзолея, относящихся к 30–60 годам XX в., написаны по-турецки, в латинской графике. Попадаются среди них и турецко-османские билингвы. Кроме эпитафии Мухаммеда ал-Мадани, по-арабски составлено всего две надписи 1910–1920 годов, более поздняя из которых помещена над «могилой мальчика Гази-Мухаммеда», скончавшегося в 1348 г. хиджры (1929–1930 гг. н. э.). В остальных случаях по-арабски написано лишь предваряющее эпитафию стандартное славословие Аллаху, обычно формула: «Он – Вечный!» Шейху Шараф ад-Дину принадлежит мраморное над-гробие в заднем ряду с белой звездой и полумесяцем на красном фоне со вписанным в него именем – Зайн ал-Абидин б. Шараф ад-Дин. В стелу вмонтирована бронзовая доска размером 0,40,8 м со стандартными славословиями Аллаху, покойному, полученной в Турции фамилией (Bingöl), датами рождения и смерти по хиджре. Мавзолей окружают могилы с эпитафиями и нисбами мухаджиров первой трети ХХ в. (Рис. 5., могила шейха Шараф ад-Дина ал-Кикуни. Фото автора, март 1996 г.)
Хотя после смерти шейха Шараф ад-Дина линия суфийских наставников Накшбан-дийа-Халидийа в Гюней-кёй прервалась, здесь продолжает действовать община его мури-дов, включающая в себя и мигрантов из Яловы, Бурсы и Стамбула. Похожие общины му-ридов у зийаратов шейхов XIX–XX вв. есть сегодня и на Восточном Кавказе . Во время моего посещения деревни примерно две трети жителей Гюней-кой, мужчины и женщины относили себя к муридам покойного Шараф ад-Дина ал-Кикуни, которого здесь называют по-аварски устар дада (авар. «отец-наставник»). Небольшая община муридов группиру-ется вокруг «старшего шейха» (авар. кIудияв шайх) – Мухаммеда ал-Мадани. У мавзолея и в Джума-мечети они проводят регулярные поминальные мужские зикры. Кроме того, на Ураза-байрам и Курбан-байрам поклониться зиярату двух шейхов приезжают переселен-цы из Гюней-кёй, обосновавшиеся в Ялове, Бурсе, Стамбуле. Отправляясь в хадж, по-томки мухаджиров из разных областей Турции посещают мавзолей двух шейхов. По пят-ницам сюда приезжают десятки автобусов с паломниками [ПМА 1996].
Запрет тарикатов при Ататюрке вызвал перемещение центров Накшбандийа-Халидийа за пределы республики, в Сирию и на Кипр. Неслучайно халифой Шараф ад-Дина ал-Кикуни стал Абд Аллах ад-Дагистани в Сирии. Он передал иджазу тариката Му-хаммеду Назиму Хаккани (р. 1922) с Кипра. Это один из наиболее влиятельных суфиев современности, создавший разветвленную сеть отделений братства в Западной Европе и США. После падения «железного занавеса» шейх Назим попытался включить в сферу своего влияния и российский Кавказ. В 1997 г. по приглашению депутата Госдумы РФ Надиршаха Хачилаева он посетил Дагестан, где оставил нескольких преемников (араб. мазун): кумыков – Мухаджира Акаева (1928 г. р.) и Пата-Мухаммеда из с. Дургели; аварца – Абд ал-Вахида Абдуллаева (1950 г. р.) из с. Апши; лакца – Исмаила Бургуева, председа-теля колхоза в с. Щара. В июле 2001 г. ректор Исламского университета им. имама аш-Шафии Муртазали Карачаев (1949 г. р.) посетил шейха Назима в его резиденции в г. Леф-ке на Кипре и стал его новым мазуном на российском Кавказе [Ханбабаев, 2002, 30–32; Рощин, 2003, 309, 314].
Не нужно преувеличивать значение восстановления связей между турецкими и да-гестанскими ветвями Накшбандийа. В Дагестане преемники шейха Назима столкнулись с конкуренцией влиятельных накшбандийских и шазилийских шейхов, прежде всего аварца Саида Ацаева из с. Чиркей, духовная генеалогия которого восходит через аварского шейха Хасана Хилми из с. Кахиб (ум. 1937) и Сайф Аллаха-кади к основателям Махмудия на Восточном Кавказе. Подобно тому, как Хасан Кахибский отрицал легитимность преемников Абд ар-Рахмана ас-Сугури и наличие у них законной иджазы, так и Саид Чиркейский считает мазунов Мухаммеда Назима «лжешейхами» (муташаййихун). Шейхи Махмудийа-Шазилийа сегодня намного влиятельнее своих соперников из ветви Накшбандийа-Халидийа. Они контролируют Духовное управление мусульман Дагестана и имеют выход на правительство республики. Сам же шейх Назим не особенно заботится о восточном направлении своей деятельности, не поддерживая постоянных связей со своими последователями на российском Кавказе .
* * *
Разобранный в этой работе случай появления в Турции в конце XIX – начале XXI в. дагестанских суфийских сетей и святых мест не следует абсолютизировать. Шейхи и святилище Гюней-кёй представляют собой лишь частный вариант взаимодействия му-сульманских элит Дагестана, Ближнего Востока и Анатолии. Он показывает, что в своем распространении братство Накшбандийа-Халидийа не раз переступало за политические границы и идеологические барьеры, установленные в регионе в ходе разграничения вла-дений османской Турции и царской России. Обмен территориями и подданными между Турцией и Россией на протяжении последних полутора столетий привел к появлению смешанных гибридных идентичностей, микроисторию одной из которых мы проследили на примере мухаджирской деревни в Западной Анатолии. Вопреки распространенному представлению, тарикат никогда не представлял собой единого неуловимого игрока в «большой игре» между великими державами. Скорее он распадался на множество не-больших соперничавших фракций, руководители которых вступали в сложные отноше-ния друг с другом и с местными политическими элитами.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ПМА, 1996 – Полевые материалы автора, Гюней-кёй, март 1996.
ПМА, 2002 – Полевые материалы автора, г. Махачкала, ноябрь 2002.
ПМА, 2003 – Полевые материалы автора, Гергебильский р-н, ноябрь 2003.
РФ ИИАЭ – Рукописный фонд Института истории, археологии, этнографии ДНЦ РАН (Махачкала).
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
100 писем Шамиля / Сост., пер. и комм. Х. А. Омарова. Махачкала, 1997.
Абдуллаев М. А. Деятельность и воззрения шейха Абдурахмана-хаджи и его родо-словная. Махачкала, 2001, 2-е изд.
Абу Суфйан б. Акай ал-Казанищи. Василат ан-наджат. Темир-Хан-Шура, 1908 (кум. яз.).
Бобровников В. О. Каталог рукописей и старопечатных книг на арабском, персид-ском и тюркских языках из Кабардино-Балкарии // Письменные памятники Востока. №1. М., 2005.
Бобровников В. О. Ал-Кикуни // Ислам на территории бывшей Российской импе-рии / Под ред. С. М. Прозорова. Т. 1. М., 2006.
Восстания дагестанцев и чеченцев в послешамилевскую эпоху и имамат 1877 года / Сост., пер., комм. Т. М. Айтберова, Х. У. Дудаева, Х. А. Омарова. Махачкала, 2001.
Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле / Под ред. В. Г. Гаджиева. Махачкала, 1995.
Гайдарбеков М., Абдулатип Гоцинский // Ахульго (Махачкала). 1999. №3.
Гайдарбеков М. Хронология истории Дагестана // РФ ИИАЭ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 236. Т. XIV.
ГIабдурахIманов М. Накъшубандияб тIарикъаталъул устарзабазул меседил рахас. Махачкала, 2003 (авар. яз.).
Ибрагимова З. Б. Мухаммад-хаджи и Шарапудин Кикушинские – суфии, мухаджи-ры // Дагестанские святыни / Под ред. А. Р. Шихсаидова. Кн. 2. Махачкала, 2008.
Исаев А. А. Каталог печатных книг и публикаций на языках народов Дагестана (дореволюционный период). Махачкала, 1989.
[Исхак Урминский, Али Салтинский]. История шариатского восстания в Чечне и Дагестане и Имамата 1877 года // Восстания дагестанцев и чеченцев в послешамилевскую эпоху и имамат 1877 года. Махачкала, 2001 (пер. с араб. – Т. М. Айтберова).
Кемпер М. К вопросу о суфийской основе джихада в Дагестане // Подвижники ис-лама. Культ святых и суфизм в Средней Азии и на Кавказе. Под ред. С. Н. Абашина и В. О. Бобровникова. М., 2003.
Кемпер М., Тагирова Н. А., Шихсаидов А. Р. Библиотека имама Шамиля в Прин-стоне // Дагестан и мусульманский Восток / Сост. и отв. ред. А. К. Аликберов и В. О. Бобровников. М., 2010.
Магомеддадаев А. М. Рассказывают представители дагестанской диаспоры в Тур-ции // Эмиграция дагестанцев в Османскую империю. Сб. документов / Сост. А. М. Магомемеддадаев. Кн. I–II. Махачкала, 2000–2001.
Ибрагимова З. Б. Шейхи кикунийские – основатели турецкого Малого Дагестана // Северный Кавказ: геополитика, история, культура. Материалы Всесоюзной научной кон-ференции. Ставрополь, 2001.
Магомедханов М. М. Дагестанцы в Турции. Махачкала, 1997.
Мин мактуб начаник Гуниб Чиллайуф (памятная запись, араб. яз.) // Гайдарбеков М. Хронология истории Дагестана // РФ ИИАЭ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 236. Т. XIV.
Мин хатт Мухаммад б. Пирбудаг Инквачилав (памятная запись, араб. яз.) // Гай-дарбеков М. Хронология истории Дагестана // РФ ИИАЭ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 236. Т. XIV.
Мир Халид Сайф Аллах б. Хусайн Башлар ан-Ницубкри ал-Гази-Гумуки ан-Накшбанди ал-Кадири аш-Шазили аш-Шафии ад-Дагистани. Мактубат Халид Сайф Ал-лах ила фукара ахл Аллах. Дамаск, 1998 (араб. яз.).
Мубарак Мама-Дибирасул манакъибал // ГIабдурахIманов М. Накъшубандияб тIарикъаталъул устарзабазул меседил рахас. Махачкала, 2003 (авар. яз.).
Омаров Х. А. Воспоминания Абдуразака Согратлинского о восстании 1877 г. // Изучение истории и культуры Дагестана: археографический аспект. Махачкала, 1988. Есть недавнее переиздание: Восстания дагестанцев и чеченцев в послешамилевскую эпоху и имамат 1877 года. Сост. Т. М. Айтберов, Х. А. Омаров, Ю. У. Дадаев. Махачкала, 2001. С. 168 (пер. с араб. Х. А. Омарова).
Рощин М. Ю. Шейх Мухаммед Назим Киприотский и его последователи (к вопро-су о возрождении суфизма в Дагестане) // Подвижники ислама. Культ святых и суфизм в Средней Азии и на Кавказе / Под ред. С. Н. Абашина и В. О. Бобровникова. М., 2003.
Саидов М.-С. Аварско-русский словарь. М., 1967.
Саййид Абд ар-Рахман б. устаз ат-тарикат Джамал ад-Дин ал-Хусайни ал-Гази-Гумуки. Китаб тазкира фи байан ахвал ад-Дагустан ва-Чачан. Махачкала, 1997 (араб. фак-симиле и рус. пер. М.-С. Дж. Саидова).
Свод законов Российской империи. Продолжение 1912 года. Т. II. П. 17, 16. Ст. 19 рил. к Ст. 23. СПб., 1912.
Хазихи рисала шарифа ли-ш-шайх ал-фадил ал-хаджж Абд ар-Рахман ас-Сугури // The Princeton University. Yahuda Collection. Vol. 2867. Fol. 91a–94a.
Ханбабаев К. М. Суфизм в Дагестане: история и традиции // Дагестан – перекре-сток культур и цивилизаций. Махачкала, 2002.
Хасан Хилми б. Мухаммад ал-Кахи. Мактубат ал-Кахи ал-мусамма васаил ал-мурид фи расаил ал-устаз ал-фарид. Дамаск, 1998.
Хроника Мухаммеда ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля. М.-Л., 1941.
Эмиграция дагестанцев в Османскую империю. Сб. документов. Сост. А. М. Магомемеддадаев. Кн. I–II. Махачкала, 2000–2001.
Albayrak S. Son devir osmanlı uleması (ilmiye ricalınin teracım-i ahvali). İstanbul, 1996.
Bobrovnikov V. Voyage au pays des Avars. Paris, 2011.
Grégoire Aristarchi Bey. Législation Ottoman ou le Recueil des lois, réglements, ordonnances, traités, capitulations et autres documents officiels de lEmpire Ottoman. Constantinople, 1873. Pt. 4.
Charachidzé G. Grammaire de la langue avare. P., 1981.
Erel Ş. Dağıstan ve dağıstanlılar. İstanbul, 1961.
Géorgeon F. Abdülhamid II. Le sultan calife. P., 2003.
Kemper M., Shikhsaidov A., Tagirova N. The Library of Imam Shamil // Princeton Uni-versity Library Chronicle. Vol. LXIV. No. 1. 2000.
Nadhir ad-Durgilis. Nuzhat al-adhhan fi tarajim ulama Dagistan // Muslim Culture in Rus-sia and Central Asia. Vol. 4: Die Islamgelehrten Daghestans und ihre arabische Werke / Hrsg. von M.Kemper und A.R.Sixsaidov. B., 2004. S. 150 (араб. яз.).
Shaykh Muhammad Hisham Kabbani. The Naqshbandi Sufi Way. History and Guide-book of the Golden Chain. Chicago, 1995.
Toumarkine A. Oulémas originaires du Lazistan, dAdjarie du Circassie et du Daghestan pendant les dernières décennies de lEmpire Ottoman (fin XIXème siècle – début XXème siècles). Approch préliminaire // Caucasia Between the Ottoman Empire and Iran, 1555–1914. Hrrg. von R. Motika und M. Ursinus. Wiesbaden, 2000.
Zelkina A. In Quest for God and Freedom. The Sufi Response to the Russian Advance in the North Caucasus. L., 2000.