«Для Дагестана ситуация с ИГИЛ — это большое испытание»

— ФСБ признала теракт причиной катастрофы Airbus в Египет. Как это отразится на работе кавказских спецслужб и есть ли риск активизации запрещенной в России организации «Имарат Кавказ»?

— Спецслужбами на Кавказе накоплен достаточный опыт противодействия терроризму. В частности, только в Республике Дагестан за последние два года ликвидированы более 200 боевиков и их пособников, более 500 задержаны. Предотвращено более двух десятков преступлений террористической направленности. И самое главное — за этот период не допущено террористических актов. Это свидетельство не только высокой компетентности спецслужб, МВД и других правоохранительных органов, но и мобилизации дагестанского общества на противодействие экстремистской идеологии и неприятия терроризма.

Спецслужбами обстановка отслеживается, и они способны реагировать на любые ее изменения. В целом ситуация полностью находится под контролем властей.

«Имарату Кавказ» нанесен серьезный урон. Его структура практически разрушена, одиозные лидеры, совершившие многочисленные преступления, ликвидированы. Остались лишь несколько человек, которые прячутся в лесах. Некоторые члены террористической организации присягнули так называемому ИГИЛ (организация запрещена в Россия).

По этим причинам о какой-то серьезной, масштабной активизации «Имарата Кавказ», думаю, говорить не стоит.

К сожалению, есть много людей, которые присягают в наше смутное, кризисное время дьяволу и за это не несут ответственности. Люди, которые это делают, дискредитируют ислам. Масштабной поддержки ни в Дагестане, ни на Кавказе ИГИЛ не будет! Мы уже сталкивались с терроризмом и террористами. Это ведет нас к средневековью, приносит людям трагедии и страдания. И кроме того, мы научились бороться с терроризмом и террористами. Пусть они нас боятся, как боятся бандиты ИГИЛ российских летчиков. Победа будет за нами!

— Сколько людей уехало из Дагестана в Сирия и сколько дагестанцев сражается в рядах «Исламского государства»?

— По данным спецслужб, из региона в Сирию выехали около 600 человек. Дагестан очень беспокоит возникновение этого террористического объединения, запрещенного на территории России. Некоторые едут, продав свое имущество, и это не всегда бедные и несчастные, которым некуда деваться. В большей степени это люди, которые уже не находят поддержки в самом Дагестане.

Российский антитеррористический комитет, Антитеррористическая комиссия в Дагестане проделали огромную работу. Но когда мне говорят на совещаниях, что это все благодаря правоохранительным органам, я соглашаюсь и одновременно спрашиваю: а до моего прихода в Дагестан силовики были? Конечно, были, но не было совместной работы. Уже через два года было зафиксировано лишь 12 преступлений террористической направленности. Мы почти два года живем без террористических актов. Главное наше достижение — это обеспечение безопасности людей, и не только в Дагестане, но и по всей России.

— С чем это связано, с работой силовиков?

— И силовиков, и всего государства, и общества. Когда я вернулся в Дагестан, в Махачкале проводилась операция против террористов, и в поддержку террористов выступили некоторые депутаты райсобраний и даже депутат Народного собрания Дагестана.

Некоторые бывшие министры звонили террористам с сочувствием. И несколько сот человек вышли на демонстрацию с поддержкой. Республика была в глубоком кризисе.

Непроходимая грязь на улицах, кричащая необустроенность везде. Невежество порождало невежество.

Мы развернули огромную работу. Это и ежедневные мои выступления, и поездки по районам, и мобилизация республиканской и муниципальной власти, общественности на неприятие терроризма и формирование сознания дагестанцев. Мы создали центры примирения и согласия.

— И насколько это эффективно? Сколько людей возвращаются с гор в город?

— Эффективность определяется теми, кто не уходит в бандформирования. Более 60 человек в этом году мы вернули. Мне лично приходилось работать с десятками людей, не имевших отношения к большим преступлениям, но прятавшихся и уходивших в лес от страха.

Самое главное — неприятие терроризма. В этой работе где-то даже переборщили: в некоторых селах начали устраивать самосуд, было несколько случаев убийства экстремистов.

Мы против этого выступили, не нагоняли страх, а наоборот, говорили: страх — там, а здесь — общество. Говорили, если вы вернетесь — найдете место в обществе. Многие трагедии заключаются в том, что власть и общество создают ситуацию отчужденности людей.

— Как создается питательная среда для вербовки боевиков в «Имарат Кавказ» и в Сирию? Может быть, в том числе и недовольство тяжелой социальной обстановкой, жесткий формат проведения КТО, когда родственники боевиков становятся потенциальными целями для вербовки. Как с этим бороться?

— Даже в советское время в горах Дагестана было очень много бедных. Я жил в горах и учился в интернате. Здесь люди никогда не жили в большом богатстве. Но это же не приводило к тому, что они начинали воевать против своего общества и государства. Главная причина — это разрушенное состояние государства после развала Советского Союза. Мы не смогли вовремя переориентировать людей. Одно государство ушло, а второе не пришло. И посредине — десятки группировок, приближенных к власти или к бандитским структурам, которые вершили дела в обществе. Помню время, когда не к начальнику милиции обращались люди, а к местному «пахану». И это было не один год. Дагестан пережил очень тяжелый период, хотя власть много сделала для сохранения единства республики. Но вскоре одна часть населения стала воевать против другой. Реформы Путина не дошли до Дагестана должным образом.

Был период, когда очень трудно было провести границу, где заканчивается власть и начинается бандит. Где заканчивается нормальный верующий и начинается экстремист.

И на это общество хлынуло множество «просветителей», которые начали заново учить мусульман Дагестана. Но в республике ислам — с VII века, это центр просвещенного ислама, многие выдающиеся исламские деятели из Дагестана работали в арабских странах. Имамом Мекки в один период был дагестанец. И не было никакого экстремизма.

Из-за того что мы ушли от одного государства, культуры, идеологии и не пришли к другим, очень тяжело было массе людей определяться. Главным идолом постсоветской России стали деньги. Не было систематической работы по обустройству людей: религиозным экстремистским организациям проигрывала школа, а самодельным медресе — наши вузы.

В Дагестане было 62 филиала московских и санкт-петербургских институтов, которые занимались продажей дипломов. Появилась масса людей с дипломами о высшем образовании, но с низшим уровнем развития. За ЕГЭ в Махачкале платили 500 тыс. руб. Самые «грязные» ЕГЭ в 2012–2013 годах были в Дагестане. А сейчас мы получаем благодарность правительства за самое «чистое» проведение экзаменов.

Повторюсь, глубокая деформация общества и власти, особенно до прихода президента Владимира Путина, и привела к тому, что в обществе начало побеждать невежество. А экстремизм, терроризм — это и есть проявление невежества, и мы работаем для победы над ним.

— Лидеры боевиков «Имарата Кавказ» присягнули ИГ. Что, на ваш взгляд, представляют собой ИГ, «Имарат Кавказ» и кавказское подполье? Насколько они могут грозить России терактами?

— «Имарат Кавказ», на мой взгляд, — это бывший бренд бандитов и террористов. На Кавказе, в частности в Дагестане, нет крупного подполья, которое могло бы присягнуть ИГ.

— Сколько их примерно?

— В Дагестане это максимум 30–40 человек. Бывает, что снятые с должностей люди, их родственники выражают протест. Но это же не террористы, а обыкновенные недовольные люди. С ними надо работать, и мы уделяем этому огромное внимание. Общество не может всех на одинаковом уровне удовлетворить, но дойти до людей мы должны. В Дагестане были такие больницы, по сравнению с которыми в коровнике иногда было бы лучше, чем в палатах. Тогда было сказано: или главврача освободите, или, пока здесь не будет наведен порядок, главврач должен жить в этой палате.

— При вас были арестованы несколько глав районов, были кадровые перестановки, проблемы с выборами мэра Дербента. Это как-то ударило по стабильности в республике?

— За последние три года по темпам экономического и промышленного развития мы оказались в первой десятке в России. По темпам сбора налогов занимаем четвертое место. Для этого нужно было поменять многих руководителей, которые сидели на должностях по 10–15 лет. Мы сменили около 80% глав районов и городов Дагестана. Многие отвыкли работать, экономикой, налогами никто не занимался. Отсюда и худой бюджет. Вы знаете, сколько сил было потрачено для того, чтобы построить нормальную дорогу от Махачкалы до Дербента? Да и сам город был уничтожен, весь в колдобинах, не было ни парков, ни тротуаров.

На днях у нас побывал премьер-министр Правительство РФ России Дмитрий Медведев. Посетив Дербент, он был восхищен тем, что удалось сделать правительству Дагестана, российскому правительству, полпредству.

Мы два с половиной года восстанавливали Дербент в ситуации отсутствия власти в городе, потому что надо было старого мэра снять, а снять не могли. Попробовали поставить другого — оказался примерно такой же.

И сейчас мне пришлось отправить в Дербент и просить депутатов избрать его главой одного из самых лучших министров моего правительства — Баглиева, который числился в первой десятке лучших министерств по соцполитике в стране. Когда город становится чистым, обустроенным, культурным, то почва для роста бандитов в десятки раз уменьшается.

— Если вы говорите, что «Имарат Кавказ» — виртуальная структура, бренд, которым прикрываются коррупционеры, отстраненные чиновники, обиженные коммерсанты, то откуда взялись те 600 человек, которые уехали в Сирию? В чем их мотивация? Как власти с этим борются, ведут какую-то просветительскую работу?

— Во-первых, доведен до минимума отток этих людей туда. Второе, в бандитских структурах есть убежденные фанатики. С ними тоже надо работать, хотя это самая тяжелая часть. Людям обещают большие деньги за то, что они туда поедут, якобы заработают на десять машин, приедут обеспеченными. На это тоже поддаются, поэтому с каждой категорией надо работать по-своему.

Мы пытаемся поставить заслон бандитам и террористам, сочувствующим. Конечно, для Дагестана нынешняя ситуация с ИГИЛ — это большое испытание.

— А если боевики вернутся из Сирии, то как действовать будете?

— На заседании АТК (антитеррористической комиссии. — «Газета.Ru») я предложил, но это крайняя мера, лишить уехавших паспортов. Чтобы они не имели возможности передвигаться, раз выбрали эту дорогу. У нас даже есть случаи, когда родители отвергают своих детей — раз туда поехали и воюют против государства.

— Много таких было?

— Немало, но мы об этом не кричим на каждом шагу, потому что это трагедия для родителей. Большая работа проведена с салафитами. Я не считаю, что, если человек придерживается этого течения, он обязательно враг народа и государства. Есть салафиты, которые в своем понимании исполняют долг перед Аллахом.

Мне все равно, кто, куда, в какую сторону молится. Но очень важно, чтобы этот человек не начал стрелять в других, в спину государства. Мне приходилось приглашать к себе таких людей и вести с ними длительные беседы.

Со многими из них можно и нужно разговаривать. Не надо их заставлять сегодня же отказаться от убеждений, сбрить бороду.

Мы все признаем, что священной книгой ислама является Коран. Мы все признаем, что нашим пророком является пророк Мухаммед. В разговоре с ними я спрашиваю: так по какому поводу вы конфликтуете друг с другом, будучи мусульманами? Вы убиваете друг друга только по собственной гордыне. Вас не интересуют ни ислам, ни пророк, ни Аллах. Вы считаете, что вы самые правоверные в этом мире мусульмане и, следовательно, берете на себя роль Аллаха, право судить остальных.

— Вам удалось кого-то лично переубедить?

— Мне удалось свести к минимуму, к мировоззренческому, а не вооруженному, конфликт между двумя частями единой мусульманской уммы Дагестана. Главная причина терроризма — это конфликт между культурой и невежеством. И в Дагестане, и в Сирии, и в Париж, и в Нью-Йорк это победа невежества над культурой.

Вся работа моей команды направлена на то, чтобы власть, общество были заняты созидательными делами, чтобы дагестанцы оставались примерными гражданами Российской Федерации.

— Вы говорите про просвещение как про главное оружие борьбы с боевиками. Но из сводок федеральных СМИ создается впечатление, что в основном используются жесткие методы, в частности КТО. Насколько республиканские силовики здесь координируют работу с федеральными силовиками?

— ФСБ, прокуратура, МВД — это федеральные структуры. Но мы все работаем в одной команде президента России Владимира Владимир Путин. Во всех этих структурах работают дагестанцы. Поэтому КТО не проводится против мирных людей, а проводится тогда, когда поступает сигнал о вооруженной группировке, о том, что кого-то взорвали, убили.

Когда я бываю в районах, мне говорят, что люди устали от проводимых КТО. Но сделайте так, чтобы у вас не было бандитов, сообщайте вовремя в правоохранительные органы, оказывайте содействие. Тогда у вас не будет спецопераций.

А если человек убивает? Мы не должны допускать, чтобы кто-то стрелял в кого-то. Государство о людях, при всех недостатках, заботится. Отремонтированы дороги, реконструируется аэропорт, вокзал работает, пенсию, пособия — небольшие, но все равно люди получают.

У нас еще не сформировано по-настоящему гражданское сознание людей, гражданин не почувствовал, что государство пришло не только его наказывать, но и обустраивать жизнь.

Когда была перепись населения и президента Владимира Путина спросили о роде занятий, он сказал, что оказывает услуги людям. И я напоминаю своим чиновникам: вы не начальники над народом. Мы поставлены, чтобы оказывать услуги людям. Нам дают зарплаты, дома хорошие у нас. Значит, мы должны оказывать услуги людям.

В Гимры 30–40 человек из Санкт-Петербург охраняют гидроэлектростанцию. Почему не местные? Был случай, когда там поймали людей, которые хотели взорвать ГЭС. Вот и верните доверие, никакой приезжий военный не претендует прийти в Дагестан, заниматься КТО или охранять ГЭС. Не теряйте доверия государства, и вам будут доверять.

— То есть вы предлагаете метод коллективной ответственности за преступление?

— Не только коллективной, но и личной. Есть индивидуальные права и есть коллективные. На Западе переборщили в индивидуальных правах, а у нас — с коллективными правами. А если будет гармония, не будет невежества.